Жизнеописание Оптинского инока Трофима (Татарникова)

    Однажды, еще в детстве, когда родители уехали в город, Леня, исполнив, все что они наказали, решил проявить инициативу и прополоть огород. «Что без дела сидеть, - рассуждал он, -под лежачий камень вода не течет». Собрал всех братьев и сестер - и за работу.

Вечером приехали родители, а Леня им хвалится:

- А мы тут грядки пропололи.

Наутро мама пошла на огород и обомлела:

- А где же редиска? На этой грядке редиска была посажена!

- Вот эта, что ли? - спросил Леня, указывая на кучу зеленых листьев.

- Да это же редиска, - огорчилась Нина Андреевна, - что же вы наделали?

- А мы думали это сорняк, - виновато ответил Леня. Тогда он понял, что делая добро по своей воле, можно по неведению и навредить.

    И вот теперь, в Оптиной Пустыни, Леня, присматриваясь к монастырской жизни, еще более глубоко осознал всю важность послушания. Оно научает человека отсекать свою греховную волю и предаваться воле Божиеи. А без этого не может возгореться в сердце любовь к Богу. Она воспламеняется от внимательного исполнения заповедей Божиих.

- Православная вера укрепляет в душе мирное горение духа, - говорил Леня, - нужно только верить Богу, выполнять требования Церкви. И тогда многое откроется!

И говорил он это не от рассуждения человеческого ума, а от знания сердца, приявшего в себя благодать Духа Святаго.

    Вскоре в монастырь приехали навестить Леню его младшие братья Геннадий и Александр со своими детьми. Они никак не могли понять, почему Леня решил связать свою жизнь с монастырем, и как-то в разговоре спросили:

- С чего это ты, брат, в монахи подался? Ты ведь и в миру мог бы много пользы принести. А тут - все послушание да послушание. Поехали лучше домой!

Леня посмотрел на них с любовью и тихо сказал:

- Как же я отсюда уеду, братики мои милые! Вы посмотрите, место-то какое святое! Зайдешь в храм, а там Матерь Божия, Спаситель наш Христос. А сколько святых на иконах! И все смотрят на тебя с любовью. Как же мне уезжать отсюда? Не могу. Да и приехал я сюда не по своей воле, - продолжал он, - Матерь Божия меня призвала. Велела идти в монастырь каяться. Без покаяния ведь нет спасения.

Бог любит кающихся

    ПОСЛУШАНИЕ гостиничного требовало от Леонида общения с приезжающими паломниками. Многие из них в Оптину приехали впервые и не были знакомы с монастырским уставом. Первое знакомство с монастырем всегда интересно и очень важно, ибо у многих людей бытует неправильное представление о монахах. Оно, как правило, рождается из светских книг, зачастую атеистических, а потому и весьма далеко от действительности.

    «Верующему человеку обязательно надобно побывать в монастыре, - говорил Леонид, - чтобы знать, кто такие монахи. Святые отцы учат, что Ангелы - свет для монахов, а монахи - свет Для мирян».

   Леонид принимал паломников с искренней любовью, как родных. «Он не строил из себя монаха-подвижника, - вспоминали некоторые из них впоследствии, - с ним всегда можно было по простому поговорить на любую тему, но конец разговора всегда был один - покаяние».

- Сейчас людям, живущим в миру, в храм ходить стало трудно, - говорил как-то будущий мученик, отвечая на вопрос одного паренька, -потому что враг спасения всячески старается завлечь души пустыми греховными развлечениями. Через развлечения усиливаются страсти, а чем сильнее страсть, тем труднее от нее избавиться. Ищите прежде Царствия Божия, то есть избавления от страстей, а все остальное приложится вам. Надобно каяться, а Господь и так знает, в чем кто имеет нужду, и обязательно поможет.

    Леонид часто говорил о том, что даже малая нехорошая привычка может вырасти в большую греховную страсть. И тем ребятам, которые никак не могли бросить курить, он при встрече благодушно приговаривал: «А кто курит табачок, не Христов тот мужичок». И некоторые из них, стыдясь, оставляли эту греховную привычку.

    27 февраля 1991 года на праздник Торжества Православия Леонида одели в подрясник. Он не мог скрыть своей радости. Многие братия вспоминали, что улыбка не сходила с лица Леонида наверно недели две, а то и больше.

    Став послушником, он первым делом раздал все свои мирские вещи. Еще в миру Нина Андреевна как-то обратила внимание на то, что сын ее почему-то все время ходит в одной и той же рубашке, хотя в шкафу висело несколько новых. Она спросила Леню:

- Ты чего это, сынок, все в одной рубашке-то ходишь?

- Да у меня других и нет, - ответил Леня.

- Как же нет? - удивилась Нина Андреевна и показала на рубашки, висевшие в шкафу.

- Вот это да! А я ведь и забыл про них совсем. Думал, что у меня она одна. Вот и хожу в ней.

    А когда он учился и жил в общежитии, то знакомые ребята беспрепятственно приходили к нему даже тогда, когда он отсутствовал. Придут, бывало, через окошко влезут, поедят, что найдут, возьмут, что им нужно из обуви или одежды, и уйдут. И Леня ничуть не беспокоился.

    Комендант общежития, пожилая женщина, недовольная таким бесцеремонным поведением студентов, рассказала как-то об этом Нине Андреевне, приехавшей навестить сына. Та расстроилась и говорит:

- Сынок, что же это они так себя ведут? Нехорошо ведь без спроса по чужим комнатам лазить!

- Ничего, мама, пускай. Им же кушать хочется, - благодушно отвечал ей Леня.

- Ну, а как же ты, сынок? Сам ведь голодный будешь!

- Ничего, с голоду не помру. Нас хорошо и в училище кормят, - успокаивал мать будущий инок.

    Впоследствии, уже будучи в монастыре, он говорил, что правду всегда надобно искать в своих поступках, а не в чужих, припоминая народную пословицу: «Всяк человек ложь, - и мы тож». Даже когда его откровенно обманывали, он оставался спокоен. Не осуждал обидчиков и не роптал на них, а говорил: «уклоняйся от зла и делай добро; ищи мира и стремись к нему.  А мир-то в душе рождается от покаяния. Ибо Бог любит кающихся, потому что кающийся обретает смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать.

    Жертвенная любовь по отношению к ближним все более и более укреплялась в душе послушника. Он понимал, что монастырь есть место для покаяния. А плод покаяния - это ни что иное, как слезы. Никто, правда, не видел Леонида плачущим, лишь только темные впадины у глаз, да слегка припухшие и покрасневшие веки говорили о тайных слезах будущего мученика Христова.

Однажды вечером, провожая на ночлег приехавших паломников, послушник Леонид обратил свой взор на луну. Она была похожа на огромный ярко светящийся блин, повисший над макушками вековых сосен.

- Посмотрите братия, какое чудо-то Господь сотворил, - сказал он восторженно, остановившись у лазаретной монастырской башни, - видите на луне изображение?

Все приостановились и стали внимательно вглядываться в темные силуэты на поверхности небесного светила.

- Один странник рассказал мне такую историю, - тихо продолжал Леонид. - Когда после изгнания из рая Адам и Ева стали жить на земле, то они еще не знали что такое смерть. У них родилось двое сыновей. Одному имя было Авель, а другому Каин. Об этом написано в Библии.

    Авель был пастырем овец, а Каин - земледелец. И вот однажды решили они принести жертву Богу. Авель принес от первородных стада своего, а Каин от плодов земных. Но жертва Авеля была исполнена покаяния и смирения и принял ее Господь, а Каин принес свою жертву с гордым надменным сердцем, и потому она оказалась неугодной Богу. Тогда Каин, исполненный зависти, заманил брата своего в поле и убил его там. Так смерть впервые пришла на землю и она была не от старости и не от болезни, а от человеческой зависти.

Леонид немного помолчал, а затем продолжил:

- Говорят, что в память об этом Господь оставил для нас на луне изображение смерти Авеля.

   Все внимательно слушали и смотрели в ночное небо. Там, далеко-далеко, на круглой поверхности луны виднелись контуры как бы двух человеческих фигур: замахивающегося злобного Каина и кроткого смиренного Авеля, приявшего смерть от руки брата.

    На мгновение все замерли. Никто тогда и подумать не мог, что стоящий перед ними простодушный послушник спустя несколько лет, подобно Авелю, будет так же зверски убит. И убит лишь за то, что он монах, за то, что он служитель Божий, за то, что, оставив все развлечения мира сего лукавого, он пожертвовал мирскими благами ради Христа и ушел в монастырь. Господь призрел на жертву сию, ибо она есть свидетельство веры.

    Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен - говорит апостол Павел. Подобно Авелю, получили свидетельство праведности и убиенные Оптинские братия - иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт, ибо они кровию исповедали веру свою в Господа нашего Иисуса Христа.

Инок Трофим

    ЛЕОНИД очень хотел стать монахом, и желание его было исполнено веры и любви к Богу. «Рукоположение - это за послушание, - говорил он, - а монашество - по желанию сердца. Каждый православный христианин в тайне своей души хочет стать монахом, -продолжал он, - но не каждый имеет столько мужества и сил, чтобы вступить на этот путь, поэтому многие находят себе оправдание. Ну и пусть находят, лишь бы только монашество не хулили. Хула на монашество - это грех последних времен».

    25 сентября 1991 года послушника Леонида постригли в иночество с именем Трофим.

    Новопостриженного инока, как это обычно бывает, братья поначалу частенько называли по-старому, но он нисколько не смущался этим, и всегда отзывался и на мирское имя. Однажды один паломник обратился к нему, назвав его по старой привычке Леней, и тут же стал извиняться:

- Ты уж прости меня, отец, что так тебя назвал: не привык пока.

- Да ничего, - ответил Трофим, - называй, как хочешь, хоть пеньком. Так даже лучше.

    Простота и смирение Трофима так располагали к нему людей, что всякий, находящийся рядом с ним, становился открытее и чище. Но некоторые не понимали сердечного, простодушного поведения Трофима и считали, что он не монашеского устроения.

- Монах на земле должен быть и жив и мертв, - говорил будущий мученик, на деле исполняя сказанные слова, ибо для добрых дел он всегда был жив и энергичен, а для мирских и греховных желаний уподоблялся мертвецу.

    Он стремился к тому, чтобы ничем не выделяться, чтобы никто не заметил в нем какой-либо особенной молитвенности, но всегда для всех был как все, считая себя хуже всех.

- Это Трофим, что ли, постник? - с удивлением и нескрываемой улыбкой на лице говорили иногда о нем. - Трофим, что ли, аскет? -посмеивались некоторые духовно неопытные монахи.

    А Трофим радовался и всегда умилялся, когда кто-то говорил о нем как о нерадивом иноке.

- Пусть говорят. Пусть люди знают правду. Негоже мне, нерадивому, изображать из себя монаха. Зачем эта актерская игра, - говорил Трофимушка, а сам втайне от всех вел строгую подвижническую жизнь.

    Каждый день посещал он храмовое богослужение.

- Иноку просто необходимо посещать ежедневно храм, - говорил Трофим одному из послушников, - потому что, не ходя в церковь на службу, он уподобляется церковному колоколу.

- А почему? - спросил тот.

- Потому что колокол в храм созывает, а сам-то там и не бывает, - отвечал Трофим.

    Обычно в храме он пономарил, а когда был свободен от послушания, то тихо становился где-нибудь в углу у икон и молился за всех своих братьев и сестер, которых теперь у него было очень много.

- Вот мы оставили родных и приехали работать сюда Матери Божией, - сказал как-то Трофим паломникам, чрезмерно беспокоившимся о своих родных, живущих в миру, - неужели вы думаете, что Матерь Божия оставит их? Не печальтесь, только верьте и молитесь, и Она, Пречистая, Сама все устроит.

    Трофим очень любил Матерь Божию и часто подолгу горячо молился Ей. Он с любовию лобызал икону Спорительницы Хлебов, которая распростерла пречистые свои руки над нивами и полями, как бы обнимая и утешая всех чад своих. «Молитесь Матери Божией Споритель-нице хлебов, - говорил Трофимушка, - и никогда не узнаете, что такое голод».

    С первых дней своего приобщения к храму, в среду и пятницу будущий мученик ничего не вкушал и даже не пил воды. Великим Постом, первую и последнюю седмицы, он совсем проводил без пищи, а в остальные дни употреблял ее только лишь один раз в день. Нет сомнений, что такое правило поста можно соблюдать лишь при особой благодати и помощи Божией. Но несмотря на трудность послушаний, которых У Трофима было много, он никогда не позволял себе никакого послабления.

   Навык к строгому пощению Трофим приобрел еще в миру. Щеки его всегда были сильно впавшими и телом он был очень худ. Как-то однажды, еще до монастыря, пришел он домой с работы, достал из кармана фотографию и, показывая ее матери, говорит:

- Мам, а мам! А почему так бывает? Фотографировались мы вроде бы с друзьями все вместе, а на фотографии меня нет?

— Да вот же ты, сынок, — сказала НинаАндреевна, указывая на сидевшего справа в белой рубашке Леню.

- Да нет, это не я, - ответил он.

- Да как же не ты, когда ты! Вот, смотри, и рубашка твоя.

- Рубашка вроде бы моя, а лицо не мое.

- Ну как же не твое, сынок?

- Нет, - отвечал Леня, - ты посмотри какой он худой. Разве я такой?

- Такой, - ответила Нина Андреевна и с материнской заботой принялась наставлять сына:

- Надо хорошо кушать, сынок, и не поститься так шибко, тогда и не будешь таким худым.

    Но, несмотря на худобу, Трофим был очень крепким и сильным. Как-то надо было перенести огромный шкаф из братского корпуса в монастырскую гостиницу. Послушание это поручили иноку Трофиму и двум послушникам. Трофим взял шкаф с одной стороны, а братья вдвоем с другой, и так несли его. «Мы устали и попросили Трофима остановиться, - вспоминал один из них, - он сразу же остановился и, взяв почти всю нагрузку на себя, опустил шкаф на землю. У меня, помню, руки обрывались от этого шкафа, а Трофим нисколько не устал». Некоторые вспоминают, что он одно время нес послушание в монастырской кузнице и подвиги поста нисколько не мешали ему трудиться там.

    «Пост вещь приятная, - говорил Трофим, -от поста душа окрыляется». И действительно, он никогда не унывал, не имел важного, угрюмого вида, а как-то просто и легко парил над суетой века сего, всегда стремясь к исполнению заповедей Божиих и не ища себе славы на земле.

    Как-то Трофим зачитал одному брату отрывок из книги С. А. Нилуса «Близ есть при две-рех» о том, как хитры и лукавы будут действия диавола в последние времена.

- Чрез своих служителей масонов, - говорил Трофим, - он соблазнит даже избранных. Поэтому надобно быть бдительными ко всем проявлениям мирового зла.

- А ты не боишься, что за такие смелые речи тебя убьют? - спросил его брат.

- Ты знаешь - не боюсь, - отвечал Трофим. -Внутренне я спокоен и готов умереть. Конечно, какова воля Божия будет. Лишь бы спастись.

Милость и суд

    ВСЕ лето, начиная с ранней весны, Трофим трудился на монастырских полях. Отец его, Иван Николаевич, по профессии был механизатором. Он часто брал с собой в поле сына-подростка Леню и научил его водить трактор. «Самое главное следи, сынок, за бороздой - говорил отец, -и держи руль в руках покрепче. Поле-то оно широкое, но любит точность». И Леня старательно исполнял заветы родителя.

    Теперь навык этот пригодился ему. Он стал одним из главных механизаторов подсобного хозяйства монастыря. Инок Трофим сеял, пахал, культивировал, нарезал борозды под картошку и Делал все это умело и быстро.

    Работы было много. Ведь кроме монастырских полей, надо было еще успеть обработать и земли близлежащей Шамординской женской обители. А когда обращались в монастырь крестьяне из соседних деревень с какой-либо просьбой, то Трофимушка первым спешил на помощь.

- Как не помочь? - говорил он, - ведь Бог всех любит. А мы, иноки, - слуги Божий, а значит, тоже обязаны всех любить и всем помогать.

    Часто после работы он ехал в соседние деревни Васильевку и Нелюбовку пахать огороды, а иногда в обеденный перерыв успевал заехать к какой-нибудь бабульке: дров ей наколет, воды в дом наносит, поговорит по душам, утешит - и опять в поле.

    Жители окрестных деревень так полюбили Трофима, что обращались к нему по всем хозяйственным вопросам, и даже стали замечать, что там, где он пахал, урожай был лучше. Некоторые даже потом приходили в монастырь узнавать, какую Трофимушка молитву читал, что жука в огороде не стало.

    Нарежет он, бывало, борозды под картошку и скажет:

- Ну, а теперь, бабушка, милая моя, молись: будешь Богу молиться, тогда и картошка уродится.

    Надобно отметить, что Трофим был очень внимательным, как и подобает каждому иноку. Он подмечал различные повадки животных и умилялся той премудрости, с которой Господь сотворил их. Чувствуя доброту его души, деревенские собаки при встрече с Трофимом радостно виляли хвостами и ласкались к нему, становясь на задние лапы. Особенно он любил лошадей. Бывало, приедет с поля, возьмет несколько корок хлеба и пойдет на монастырскую конюшню. А лошади уже ждут его. Чуть завидев, вытягивают шеи и спешат приклонить свои головушки Трофиму на плечо.

    «Как конь без работы чахнет, а затем и вовсе погибает, - говорил он как-то, размышляя о премудрости Творца, - так и монах без молитвы Иисусовой уготовляет себе погибель вечную».

    Однажды, увидев Трофима, лихо скачущего на коне по монастырскому лугу, кто-то спросил его:

- Трофим! А ты родом случайно не из казаков ли?

    Трофим улыбнулся, выпрямился и полушутя ответил:

- Конечно, казак, а как же: казаки - народ смелый, православный. Служили всегда Царю Небесному и царю земному. Монахи же - воины Христовы, служат Богу и всем, кого Бог любит.

   Никогда не оставался безучастным Трофим к беде ближних. Если вдруг замечал, что кто-то плачет или чем-то огорчен, обязательно подойдет и заведет разговор. Расспросит, подбодрит и скажет что-нибудь душеполезное. После этого на душе у человека становилось тепло и радостно от того, что не угасла любовь Христова и есть еще люди, не безразличные к человеческому горю.

    Как-то подошел Трофим в монастыре к одной плачущей женщине средних лет и спрашивает:

- Что случилось? Ты что, разве не знаешь, что в монастыре плакать запрещено?

- Как запрещено? Почему? - недоумевает женщина.

- А разве ты не знаешь, что Бог тебя любит и все скорби твои знает, и по силе твоей Крест налагает?

    Женщина немного успокоилась и стала прислушиваться к словам большеглазого инока.

- Да ты посмотри, сколько радости в том, что мы веруем в Бога, - продолжал Трофим, - даже волос с головы человеческой не пропадет без Его воли святой! Все ведь для нашего спасения! У Бога милости много! - С этими словами Трофим развел руки в стороны и вдохновенно произнес: «Слава Тебе, Боже!»

   Женщина облегченно вздохнула, улыбнулась и пошла в храм. А инок Трофим быстрым шагом направился к колокольне, звонить ко Всенощному бдению.

    Словно Ангел перелетал он с одного места на другое, всем помогая и везде успевая. Воистину, как говорит Пророк: и вся елико аще творит, успеет. Вот он починил перегоревший чайник, который был так необходим для приготовления запивки причастникам. Затем принялся заделывать угол в храме, помогая штукатурам. Потом отправился на подсобное хозяйство, где занялся ремонтом трактора. Никогда не оставался он в стороне.

- Человека сразу видно, в братии он или нет,-сказал однажды Трофим одному паломнику, желавшему поступить в монастырь.

- Как так? - спросил тот. - По-моему, если в подряснике, значит - в братии.

- Так-то оно так, - проговорил Трофим, — да не совсем.

- А как же?

- Ну, вот лежит, к примеру, доска рядом с тротуаром, - продолжал Трофим. - Идет человек. Если он не в братии, то пройдет мимо и не остановится: какое ему дело до этой доски.

- А если в братии? - с интересом спросил паломник.

- Тут другое дело, - отвечал Трофим, - тот, кто в братии, мимо не пройдет, обязательно обратит внимание, что доска монастырская не на месте лежит. И тогда либо спросит, куда ее отнести, либо положит на древесный склад, но безразличным не останется.

    Глава Церкви кто? - Христос. Монастырский хозяин - отец Наместник, а мы все его сыновья о Господе. А хорошие сыновья всегда пекутся об отцовском хозяйстве. А если не заботимся о земном, станем ли заботится о Небесном?

    Одна пожилая женщина, увидевшая, как искусно вспахал Трофим огород, сказала ему:

- Я никогда не видела, чтобы так умело пахали землю. Как это у вас получается?

- А я люблю землю, - ответил Трофимушка, -она ведь когда-то и меня примет после смерти.

Он немного помолчал, будто всматриваясь куда-то вдаль, в то неведомое будущее, уготовляющее каждой душе либо оправдание на Страшном Суде, либо вечную погибель.

- Однажды преподобный Макарий Великий увидел сухой череп человеческий, лежавший на земле, - рассказывал одному брату Трофим прочитанный им в Патерике пример. - Старец спросил у черепа: «Кто ты?» И череп ответил: «Я был начальником идольских жрецов». И вопросил его старец: «Скажи мне, где ты теперь находишься?» Череп ответил: «Нахожусь я в бездне ада, где много мучаются день и ночь». И спросил старец: «А облегчение бывает вам?» Череп сказал: «Когда христиане молятся за нас, тогда мы немного видим друг друга, и это нам бывает отрада».

    Вот видишь, брат, как страшно быть одному, без благодати Божией, всепросвещающей и спасающей от тьмы кромешной, - сделал простой вывод Трофим, - поэтому надобно молиться, чтобы не потерять и то, что имеем.

    И продолжал рассказ:

- А когда преподобный спросил у черепа об участи христиан, не исполнявших заповеди Божий, то череп ответил, что такие находятся много глубже язычников. Потому что не познавшие Бога еще несколько ощущают на себе милосердие Божие, а те, которые, познав Бога, отвратились от Него и не стали соблюдать заповедей и канонов церковных, будут вечно гореть и не сгорать. Спасайся, брат, и храни в чистоте веру православную.

Подвиг смирения

    ПРЕВИТАЙ по горам яко птица, -говорит пророк Давид. Так, словно по верхушкам гор, не вникая в свойства тленных вещей, а касаясь лишь духовного их содержания, проводил свое иноческое житие Трофим. Труден путь иноческого жития, но прекрасен. Это великая милость Божия, которой удостаивает Господь избранных Своих.

    Однажды Трофима попросили донести тяжелые сумки одной молодой паломницы к отправлявшемуся Козельскому автобусу. Водитель, увидев инока с молодой девицей, стал грубо шутить:

- Что, тебе дома мужиков не хватает? -выпалил он паломнице. - А ты, дурень, -обратился он к Трофиму, - молодой такой, зачем жизнь свою губишь? Что тебе делать в монастыре? Иди, живи в свое удовольствие! Чего вы, монахи, себя мучаете?

    Люди, сидевшие в автобусе и привыкшие к разного рода скандальным происшествиям в мирском обществе, насторожились в ожидании дальнейших действий со стороны оскорбленного инока. Но Трофим, ничуть не смутившись, улыбнулся и сказал:

- Да, брат, твоя правда. Дурак я, что в монастырь сразу не пошел. Надо было еще лет десять назад уйти. А то маялся дурью незнамо где.

    Услышав такой ответ, люди ободрились и вступились за Трофима:

- Да ладно тебе, командир, не кипятись, у них своя жизнь, а у нас своя.

- Жизнь-то своя у каждого, да Суд по делам будет общий, - сказал Трофим, - и смерть-то -она для всех. Ее уж никто не избежит.

    Трофим легко претерпевал поругания, потому что всегда считал себя достойным худшего. И переносил все встречающиеся скорби, как и подобает иноку, с великой радостью.

   - Прости, брат, - сказал он водителю автобуса, - что смутил тебя, - и спокойно направился к монастырским воротам.

    Так, часто не понимая сущности монашеского жития, некоторые, в силу своей греховности, начинают осуждать монахов и подозревать их в порочных поступках, свойственных испорченному, закостенелому во грехах миру. Но Господь не оставляет без внимания такие поношения и часто строго наказывает кощунников.

    Ехала как-то одна престарелая паломница в Оптину Пустынь и подвозил ее на машине интеллигентный с виду человек. По дороге они разговорились и оказалось, что водитель машины человек не простой, а директор какого-то близлежащего завода.

- К кому это вы едете, мамаша? - спросил он.

- Да вот еду Богу помолиться, - добродушно ответила женщина.

- Глупые вы люди, - с ухмылкой сказал директор, - эти монахи дурят вас, как хотят.

- Зачем же вы так, - попыталась остановить его женщина.

- Да говорю, что знаю, - с раздражением сказал директор. - Думаешь, почему монахи ваши ходят с опущенными глазами? Да потому, что они наркоманы все. |

- Да что вы такое говорите! - возразила женщина. - Побойтесь Бога. Монахи ведь люди святые.

- Да что мне Его бояться, - продолжал директор, - знаю я, у них там лазарет есть. Вот они с утра уколются и ходят - глазки вниз.

- Зачем же вы так, - с болью в сердце повторила женщина, - вы же ведь совсем не знаете монахов, а так плохо говорите о них!

    Директор высадил женщину у монастырских ворот и уехал. Но как же была она поражена, когда на следующий день узнала, что подвозивший ее человек внезапно умер от сердечного приступа. Так наказал его Господь за клевету на возлюбленных чад Своих.

- Желая погубить души людские, враг уготовляет христианам всякие коварства и хитрости, которые мы часто не замечаем, - говорил как-то Трофим. - И особенно лютую брань он ведет против монашествующих. Потому что монахи оставили все ради любви Христовой и пришли спасать свои души. Лукавый же обманщик тщится в первую очередь убить веру инока к духовному отцу и настоятелю, показывая мнимые немощи их, особенно пред новоначальными. И вот, когда ему это удается, он становится полноправным хозяином души инока и выводит его из монастыря, чтобы погубить.

    Трофим испытал это на собственном опыте. Он рассказывал, как однажды чуть было не ушел из обители.

    Началось это с того, что он вдруг почему-то стал замечать якобы недостатки в жизни монастыря. А тут еще прочитал книгу про Афон, в иконной лавке где монахи очень строго подвизаются в безмолвии. И появился в душе его помысел о том, что не спастись ему в Оптиной Пустыни - слишком мало времени остается для безмолвия. «Пойду на Афон, там стану подвизаться и спасусь», - думал Трофим. И до того сжился с этим помыслом, что стал собираться. А духовнику об этом сказать побоялся: все равно, мол, не поймет и не отпустит. Тут еще искушения начались: с послушанием не ладится, молитва не идет.

    Проснулся однажды утром, взял рюкзак и пошел в сторону Козельска. Но Промыслом Божиим по дороге встретилась ему машина, в которой ехал благочинный. Увидев Трофима, он попросил водителя остановить машину и спросил:

- Куда это ты путь держишь, брат?

- На Афон иду спасаться, - простодушно ответил Трофим.

- Ну, садись, подвезем.

- Да нет уж, спаси Господи, я как-нибудь доберусь.

- Садись, садись, - продолжал настаивать благочинный. - А ты благословение-то духовника на дорогу взял?

- Нет, - немного смутившись, ответил Трофим.

- Ну, как же так? Надо взять благословение, а уж потом идти.

Трофим сел в машину и вернулся в монастырь, а благословение на Афон брать уже не стал, потому что понял, что вражье это искушение было.

   Ибо, как Сам Он (Христос) претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь, -говорит Апостол. Так и Трофим, испытав все на своем опыте, помогал приходящим паломникам научаться простоте в рассуждении и так распознавать козни коварного врага.

    Однажды пришел к нему за гвоздями на склад один молодой трудник. С виду молитвенник: движения медленные, говорит не спеша и как-то очень важно. А Трофим в то время был кладовщиком. Побеседовали они немного, Трофим ему говорит:

- Слушай, брат, какие мы молитвенники? С нашими ли грехами? Вот мы с тобой говорим о молитве, о подвигах, о бдениях, а сами-то и не замечаем, как ропщем, потому что недовольны тем, что имеем. А ропотники ведь Царствия Божия не наследуют. Самый главный для нас, брат, подвиг- это смирение. Без него и все наши молитвы Богу неугодны. Надо научиться смиряться с той обстановкой, в которой живешь. А то ведь, если будут гонения, тогда что же, будем опять на Бога роптать, что нет условий нам для подвигов и молитвы?

    Трудник слушал со вниманием и, получив пользу для души, потом благодарил Трофима.

    Сам же будущий мученик, проводя весь день в заботах по послушанию, неопустительно читал иноческое правило и делал множество земных поклонов. Но всегда тайно, стараясь, чтобы никто не видел и не знал.

    По ночам, бывало, подолгу засиживался за чтением святых Отцов, а чтобы не проспать на полунощницу, которая совершалась в монастыре каждый день в половине шестого утра, становился на колени и, опершись руками на стул, засыпал.

Молитва и слезы

    МОНАСТЫРСКУЮ полунощншгу инок Трофим посещал ежедневно. Бывало, с поля приезжал заполночь, а утром уже первый в храме. А когда приходилось оставаться ночевать на полевом стане во Фроловском, отправлялся на полунощницу в расположенную поблизости Шамординскую обитель, - когда пешком, а когда прямо на тракторе, чтобы времени зря не терять, а заодно и сестрам Шамординским помочь.

    Несмотря на свою многозаботливую жизнь, Трофим неотступно держал ум в молитве. Особенно это было заметно в храме, когда он, опустив голову, беззвучно шевелил губами.

   «Во время молитвы в храме, - говорил он одному брату, - бесы напоминают уму о каких-либо важных делах, якобы срочных и неотложных, чтобы увлечь его в суету и мечтательность. Тут, брат, надо чтобы ум стал немым и глухим, тогда только можно по-настоящему молиться. Ведь молитва - это возникновение благоговейных чувств к Богу, от которых рождается в душе умиление. Помнишь, в тропаре преподобного Серафима поется: «умиленным сердцем любовь Христову стяжал». Мы должны молиться просто, как дети, не думая ни о чем, кроме Отца нашего, иже на Небесех».

    Трофим часто читал третий том Добротолюбия - об умном делании. По его просьбе кто-то напечатал книгу эту в малом карманном варианте. А переплетал ее уже Трофимушка сам.

    Как-то спросил его один паломник о том, как можно молиться и не рассеиваться умом, исполняя трудовое послушание.

- Младенец, когда находится рядом с матерью, радуется, - отвечал Трофим, - а когда мать отходит от него, то начинает плакать. Так и инок: когда имеет в душе глубокое тихое чувство к Богу и осознает близость Его, тогда с радостью может делать любые дела. Это чувство тоже молитва. Даже если он поговорит с кем-либо, то чувство его ко Христу остается при нем. Но когда отойдет умом своим от Сладчайшего Иисуса, то впадет во искушение и тогда плачет.

    В спор Трофим старался никогда не вступать, памятуя о смертном часе, о Суде, который уже здесь на земле совершается с душой, и зная, что человек, пребывающий во грехе, лишается благодатного сердечного мира.

- Если ответишь брату грубо или скажешь что с раздражением, - говорил Трофим, - то знай, что уже не сможешь хорошо помолиться до тех пор, пока искренне не покаешься в содеянном.

    Кто не имеет великих подвигов, но стяжал любовь, тот, по учению святых Отцов, стоит выше в добродетели, чем те, кто подвизается без любви, ибо заповедь о любви есть самая великая и важная. Но любовь к Богу в сердце Трофима не рождалась сама собою, она обреталась многими трудами при содействии Божием. И главный труд его всегда был молитвенный.

    Многие слезы, пост и молитва сделали Трофима внимательным ко всему происходящему.

Как-то, когда Трофим помогал штукатурить храм, одна женщина посетовала:

- Работаю штукатуром при монастыре, а помолиться некогда. Домой прихожу, тоже дела: то поесть приготовить, то убрать, то постирать. А на молитву уже и сил нет.

- А ты за работой молись, - сказал Трофим, -вот так: и, зачерпнув мастерком раствор, с каждым движением четко, вслух, стал молиться:

   «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».

Он объяснил ей, как важно в молитве покаянное чувство:

- Это самый безопасный путь прохождения молитвы, - говорил он, - но когда молишься, то смотри, не ввергай душу свою в неразумную печаль, а то напрасен будет труд твой. Молиться надо просто. Поняла?

- Поняла, - ответила женщина. С тех пор стала она приучаться проговаривать молитву во время работы и постепенно обрела навык.

    Однажды кто-то, смутившись простотой, разговорчивостью и внешней многопопечительностью Трофима, сказал ему об этом. Он благодушно ответил:

- Инок, брат, это не тот, кто не замечает ближних, а тот, кто живет по-иному, то есть по Божьи. Всех любит и всем служит.

    Будущий мученик Христов всей душой прилепился к Богу, слагая в сердце слова Господни: По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.

    Глубокое понимание пути спасения, которое для него заключалось в том, чтобы в каждом человеке видеть Христа и делать всякое дело ради Него, а точнее сказать, работать не людям, но Самому Богу, соделало его настоящим монахом.

- Согнись как дуга, и будь всем слуга, - приговаривал Трофим.

- Знаешь, брат, человеку необходимо смиряться, но есть ведь и мнимое смирение, - обратился однажды Трофим к смиренному по виду, но немного ленивому к труду паломнику. - Оно происходит от нерадения и лености. Имея такое мнимое смирение, некоторые думают, что только милостью Божией спасутся, не прилагая усердия. Но они обманываются в надежде своей, потому что не имеют покаяния.

    Трофим часто сокрушался о том, что не имеет плача, не знает ни покаяния, ни истинного смирения. Но Господь сподобил его благодатного состояния, сделав ум его видящим как не видящим и слышащим как не слышащим, не желающим знать злых дел человеческих, но внимающим лишь своим делам, словам и помыслам.

- Как кузнец не может ничего сковать без огня, так и человек ничего не может сделать без благодати Божией, - говорил Трофим, объясняя сокровенные чувства души человеческой. - Кто считает себя грешнейшим всех людей, тот обретает благодать и слезы покаяния, а кто без слез надеется обрести покаяние, того надежда пустая.

Как-то в разговоре с одним братом он сказал:

- Велика сила слез. Вода, капая, рассекает твердый камень, а плач разбивает сухость и беспечность души. Плач утишает чувства и омывает скверну грехов. Он окрыляет надеждой и согревает души возлюбивших его. Но кто не презрит всего земного, тот не может иметь истинных слез. Будем же плакать о грехах своих, брат, - закончил Трофим и поспешил в свою келью.

Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать, -говорит Апостол - но кто любит Бога, тому дано знание от Него. Трофим всем сердцем любил Бога, и от этой искренней беззаветной любви душа его исполнялась благодатного озарения.

Как-то в конце лета 1992 года, помогая одному местному жителю, Трофим сказал ему:

- Знаешь, брат, чует мое сердце, что скоро умру я.

- Да ты чего это, отец? Ты мужик крепкий. С чего это тебе умирать-то?

Трофим помолчал немного, не желая, видимо, объясняться, а затем посмотрел на небо и ответил:

- Не знаю, брат.

Потом он выпрямился и уверенно добавил:

- Но полгодика, Бог даст, еще поживу. ? И опять принялся за работу.

Пасха Господня

    НЕЗАДОЛГО до Пасхи Трофим повстречал старушку, проживавшую в то время на территории монастыря.

- Чего это ты, матушка, такая грустная? - ласково спросил он.

- Да вот, сынок, Пасха подходит, а у меня забор совсем завалился.

- Не печалься, матушка, что-нибудь придумаем, - успокоил ее Трофимушка, и к празднику Пасхи построил ей новый заборчик. Старушка была рада-радешенька. Стала благодарить Трофима, а он ей и говорит:

- Что ты меня-то благодаришь, убогого инока? Ты, матушка, лучше Бога благодари. Я-то что? - Прах. И землей скоро стану...

... Вечером на службе, во время чтения три-песнца, Трофим вышел из алтаря и подошел к правому клиросу. Никогда раньше не устававший, он вдруг присел на ступеньку. В это время читали тропарь: «Готови сама себе, о, душе моя, ко исходу. Пришествие приближается неумолимаго Судии». Трофим опустил голову и тихо проговорил: «Я готов, Господи!»

    Некоторые из братии, слышавшие это, удивились: что это он так говорит: «Я готов, Господи?», не ведая, что говорил это Трофим, предчувствуя свое близкое отшествие из мира сего.

    Это было в Великий Понедельник, а в Страстную Пятницу, во время выноса плащаницы, иноки Трофим и Ферапонт вместо погребального звона неожиданно прозвонили Пасхальный перезвон. За такую ошибку с Трофима, как со старшего звонаря, потребовали объяснение. Но он ничего не смог объяснить, только сказал: «Простите». Никто так и не понял, почему произошла ошибка. Ведь перепутать было трудно.

    Но у Бога не бывает случайностей. Этот звон был предзнаменованием их мученической кончины.

    В Страстную Субботу инок Трофим пономарил. Ночью, когда Введенский храм наполнился множеством молящихся, он вдруг приметил мальчонку, который странно вел себя перед алтарем: то поднимался на ступеньку, то снова спускался вниз, держась за ограду солеи.

- Что ты здесь вертишься? - спросил его Трофим.

- Думаю зайти в алтарь, да не решаюсь, - ответил тот.

- Ты что?! - удивился Трофим, - ты разве не знаешь, что в алтарь без благословения входить не положено? Давай, давай, ступай отсюда.

    Но через несколько минут он стал высматривать этого паренька, который к тому времени удалился вглубь храма. Найдя мальчишку, Трофим подошел к нему и, взяв за руку, тихо сказал:

- Ты прости меня, брат, что строго с тобой поговорил, прости Христа ради. - И, немного помолчав, добавил: - Может, в последний раз видимся здесь, на земле.

    Праздничная Божественная Литургия подходила к концу. В храме все пели: «Христос Воскресе!» Выходя из алтаря, чтобы подготовить запивку для причастников, Трофим увидел знакомых паломников, приехавших на праздник из Москвы. Они были сильно уставшими и почти спящими. Желая их ободрить, он как-то по-особенному смешно пошевелил верхней губой. Паломники и их дети заулыбались и оживились.

    И никто не знал тогда, что уже пришел час, и эти исполненные Пасхальной радости братья - иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт - скоро будут убиты.

    Служитель диавола уже поджидал их за грудами кирпича восстанавливающегося Казанского храма. Остро заточенный 60-сантиметровый ритуальный меч с выгравированным числом «666» и надписью «сатана» уже прятался под полой его шинели. Убийца нервничал и хотел поскорее исполнить волю преследовавшего его голоса сатаны, который внушал поскорее убить монахов, так ненавистных ему.

Причастившись Святых Христовых Тайн, Трофим вместе с другими монахами отправился разговляться.

- Хочешь, чудо покажу? - спросил он сидевшего с ним за одним столом брата.

- Хочу, - с интересом ответил тот. Трофим достал из кармана яйцо.

- Вот видишь, с прошлого года яичко, - сказал он, - целый год пролежало у меня в келье. Простое давно бы протухло, а это освященное, пасхальное - свежее.

    Трофим разбил скорлупу и дал понюхать соседу. Яйцо действительно оказалось свежим. Трофим перекрестился и съел половинку, а вторую отдал брату.

    Сразу же после трапезы, в начале шестого утра, вся монастырская братия отправилась отдыхать. Инок Трофим забежал в храм, нашел там Ферапонта. Тот уже поджидал его. Они переглянулись и, без слов поняв друг друга, поспешили на колокольню. Грянул Пасхальный звон. По всей Оптинской земле были слышны его праздничные переливы.

    Инок Трофим стоял спиной к Ферапонту и не видел его, а лишь слышал ритмичный звон колоколов. Во время звона души их всегда сливались как бы воедино. Вдруг он почувствовал, что Ферапонта нет рядом, и в то же самое мгновение ощутил сильный удар острого предмета в спину.

- Боже наш, помилуй нас! - воскликул Трофим и, из последних сил ударив еще несколько раз в большой кампан, бездыханным упал на деревянный помост.

    Колокол долго и протяжно гудел и, наконец, как бы застыв от ужаса, затих, как затихли два смиренных инока, проливших мученическую кровь. Вслед за ними этим же мечом недалеко от скитской башни был убит и иеромонах Василий.

    Все застыло в страшном безмолвии. Казалось, что земля потряслась и камни расселись. И сам убийца устрашился. На допросе он сказал: «Я знаю, что они в раю...»

    Угасли три свечи, три еще не убелившихся сединою старости монаха, но не угасла Пасхальная радость, возвещающая победу Христа. Не прекратился колокольный звон, снова крестообразно прорезавший Оптинскую тишину в то Пасхальное утро, утверждавший: «Христос Воскресе!» И все Небесные силы, Архангелы и Ангелы, мученики и преподобные и все святые, с радостью встречая Оптинских новомучеников во обителях Царя Славы, воскликнули: «Воистину Воскресе!»

Любовь не умирает

    ОДНАЖДЫ, будучи еще ребенком, Леня долго не ложился спать, рисуя что-то на бумаге. Мама спросила его:

- Ты что, сынок, не спишь?

- Дом рисую, - оторвавшись от дела ответил Леня и начал раскладывать перед ней листы бумаги, на которых был нарисован план большого красивого дома.

- А что это за дивные комнаты? - спросила его Нина Андреевна.

- Вот эта для тебя, эти - для братьев. А эти с красными окошками - сестренкам.

- Леня, Леня, - вздохнула с улыбкой мама, -ты бы лучше деньги зарабатывать учился, чем время попусту тратить. Ложиська ты, сынок, спать.

   Но Леня принялся дальше рассказывать о своем неземном доме. Он мечтал о доме, в котором всегда было бы светло и радостно, чтобы там не было зла и во веки пребывало добро.

    Господь услышал желание юного сердца. Он положил основание в душе избранника своего, которое есть твердая вера, и воздвиг стены крепости необоримой - надежды и упования на премудрый Промысл Творца. Он украсил стены сии божественной кротостью, полы устлал великолепными коврами смирения, а во главу угла поставил драгоценнейшее из всех сокровищ - любовь.

Как-то пришел один брат на могилку Трофима и стал молиться, говоря:

- Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, инока Трофима. Вечная ему память.

А затем, мысленно обратившись к мученику, сказал:

- Отче Трофиме, как же так вышло, что ты умер?

И вдруг услышал слова:

- Любовь не умирает.

    Трофим вырос в том же мире, в котором живем и мы, был воспитан в той же стране, среди таких же законов и обычаев, но он, всей душой желая и ища правды, обрел милость у Бога и любовью своею превзошел многих.

- Для нас он был братом, искавшим во всем любви, - вспоминали Оптинские монахи. - Искал и обрел, стучал и отверзлись ему врата рая.

    О, сколькими чудесами прославил и доныне прославляет святых угодников Своих - мучеников Оптинских - Господь! Но об этих чудесах писать надо отдельно. Мы же упомянем лишь о некоторых, совершенных по молитвам убиенного инока Трофима.

    Один семейный человек оказался без работы. Он долго искал ее, обращался в различные организации, но никак найти не мог и уже начал было впадать в отчаяние: семья многодетная и долгов накопилось много. Однажды он поделился с кем-то своей скорбью. Ему посоветовали обратиться с молитвой к убиенному мученику Трофиму. И хотя он не очень надеялся на успех, но все же сходил на могилки мучеников и искренне помолился. К великому своему удивлению, на следующий день он получил приглашение на хорошо оплачиваемую работу.

    Приехала как-то в Оптину Пустынь сестра инока Трофима. Нарядная, в туфлях на высоком каблуке. Встретив ее, жившая в монастыре мама, Нина Андреевна, посоветовала:

   - Тебе бы, доченька, надо платочек купить и туфельки попроще, чтобы в храм ходить не стыдно было.

    Побывав на могилке брата, та пришла в магазин и стала выбирать платок. Ей понравился один - яркий, пестрый, и она уже хотела было взять его, как вдруг почувствовала, будто Трофим указывает ей на другой, однотонный. Побоявшись ослушаться, она взяла простенький платочек и скромные туфли, надев которые обрела приличный для церкви вид.

    Многие в монастыре замечали, что если перед началом работы в поле помолиться мученику Трофиму, то обязательно придет помощь от него. Так, однажды надо было убирать картошку. Послали в поле четырех монахинь-скотниц с подсобного хозяйства. Картошки трактор накопал много, а собирать некому, рук не хватает, потому как все заняты на других послушаниях. Одна инокиня, видя, что сестрам не управиться самим, взмолилась о помощи иноку Трофиму: «Отче Трофиме, ты при земной своей жизни всем помогал, помоги теперь и нам!» И что же? Вдруг она увидела, что с другого конца поля идут к ним на помощь десять паломников, только что приехавших в монастырь. К вечеру, по молитвам инока Трофима, убрали всю картошку.

   Одна молодая женщина, будучи непраздной, заболела воспалением легких и, еще не зная, что носит ребенка, принимала сильнодействующие лекарства. Врач по профессии, она решила, что после приема таких таблеток ребенок родится больным и решилась на аборт. Глубоко верующая подруга пыталась убедить ее, что это страшный грех и что дети рождаются больными не от лекарств, а по попущению Божию. Но та не соглашалась оставлять ребенка. Тогда подруга обратилась к знакомому священнику с просьбой побеседовать с будущей матерью. Священник согласился. Накануне беседы он обратился в молитве к иноку Трофиму:

- Отче, Трофиме, - взывал он, - упроси Господа вразумить несчастную рабу плодоносящую! Не дозволь ей совершить грех детоубийства.

    Каково же было его удивление, когда при встрече женщина сразу согласилась оставить ребенка и убеждать ее даже не пришлось. Так по молитвам Оптинского мученика были спасены две души.

    Один паломник, живший долгое время в монастыре, отправился в лес прогуляться. Вдруг на лесной тропинке к нему подъехали несколько парней на мотоциклах. Они были в кожаных куртках, с какими-то повязками на голове. Сбросив скорость, парни стали ездить на мотоциклах вокруг паломника, сужая круги.

- Я испугался, - вспоминал он впоследствии, и, почему не знаю, вдруг выкрикнул: «Со святыми упокой, Господи, душу раба Твоего Трофима и его святыми молитвами помилуй мя, грешнаго», и внезапно оказался где-то в ста метрах от мотоциклистов, которые тут же скрылись.

    Инок Трофим учил новоначальных послушников звонить на колокольне, а ныне стал для всех нас учителем во Христе. Ибо своей жизнью проповедовал нам истинное покаяние и смирение.

- Самое главное, когда звонишь в колокола, -говорил он, - надо помнить, что каждый удар колокола есть удар по силе вражьей.

- А как это? - спросили его.

- В народе говорят: колокольный звон -бесам разгон, - ответил Трофим. - Так что, если хочешь сохранить ритм, то звони во все колокола, а про себя повторяй: «Молись Богу, ходи в храм. Молись Богу, ходи в храм...» Вот так понемногу и научишься.

    Не святые нуждаются в том, чтобы мы, при скудости ума нашего, писали о них, но это надобно нам, грешным, чтобы, взирая на их славное житие, смогли бы и мы укрепиться на своем крестном пути.

    «Мученики и Ангелы различаются только именами, а делами соединены, - говорит святитель Иоанн Златоуст. - Не так светло небо, украшено хором звезд, как тела мучеников, украшаемые светлою кровию ран».

    О, как драгоценно это украшение! Его сподобились многие пророки, им увенчались Апостолы Христовы. Сам Господь украсил ранами пречистое Тело Свое, Которое ныне преподается всем, истинно верующим в Него во оставление грехов и в жизнь вечную.

    «Воскресение Христово видевше», - звучат слова Пасхального песнопения. Звучат они в сердцах всех приходящих на могилки Оптин-ских мучеников. Оптина Пустынь видела крестную смерть, когда была разрушена врагами Божиими, но ныне воскресла. Восстали из руин монастырские храмы. Снова, как и прежде, потянулись отовсюду к ней людские души, ищущие спасения.

    Обитель посеяла новые семена, чтобы восстала в славе молодая пшеница Христова и напи-, тала всех алчущих и жаждущих правды Божией.